В январе 2025 года новые сирийские власти расторгли инвестиционное соглашение с российской компанией об управлении портом Тартус на Средиземном море. Контракт, подписанный в 2019 году со «Стройтрансгазом» сроком на 49 лет, предполагал масштабную модернизацию порта с инвестициями в 500 млн долларов. Теперь же, как заявил директор таможни Тартуса Рияд Джуди, все доходы от управления портом пойдут «на пользу сирийского государства».

Это решение стало очередным ударом по российскому присутствию в Сирии после падения режима Башара Асада в декабре 2024 года. Как сообщают СМИ, у причалов военно-морской базы в Тартусе пришвартовались два российских корабля — «Спарта» и «Спарта II», принадлежащие компании «Оборонлогистика», работающей на Министерство обороны России. Это может означать начало эвакуации российского контингента.

Спутниковые снимки последних недель показывают, что в порт было свезено большое количество военной техники — десятки транспортных средств и тонны оборудования. Российские военные начали стягивать технику еще в середине декабря, когда появились первые колонны, движущиеся на север к базе из других районов Сирии.

Ирония истории заключается в том, что это не первый случай, когда российское военное присутствие в Сирии оказывается под угрозой. В 1976 году тогдашний сирийский правитель Хафез Асад, отец Башара Асада, уже выдворял половину советских военных советников и приказывал вывести подводные лодки и вспомогательные суда из порта Тартус. Правда, тогда отношения удалось восстановить, хотя они и оставались напряженными.

Сейчас же Москва пытается сохранить хоть какое-то присутствие в регионе. 12 декабря заместитель министра иностранных дел России Михаил Богданов заявил, что установлен контакт с новыми властями в Дамаске для обсуждения сохранения российских военных баз. Однако новое переходное правительство хранит молчание, а официальный представитель Кремля Дмитрий Песков уклоняется от комментариев насчет будущего российских баз.

Зачем России нужен был Тартус?

Военно-морская база в Тартусе долгое время представлялась как стратегический актив России в Средиземноморье. Созданная в 1971 году для обслуживания кораблей 5-й Средиземноморской эскадры СССР, она должна была демонстрировать советское, а затем российское военное присутствие в регионе. Однако реальность часто расходилась с амбициями.

После распада СССР в 1991 году и расформирования эскадры база в Тартусе превратилась скорее в символ, чем в реальный военный объект. Без должного финансирования и обновления инфраструктуры она постепенно теряла свое стратегическое значение. К началу сирийского конфликта в 2011 году база представляла собой довольно скромное сооружение: три плавучих причала (из которых работал только один), судоремонтное судно, взятое в аренду у Черноморского флота, склады и казармы, где размещалось около 50 человек персонала.

Тем не менее Москва упорно цеплялась за этот последний форпост за пределами постсоветского пространства. В 2017 году, на пике российского влияния в Сирии, был подписан договор об аренде базы на 49 лет. Планировалось масштабное обновление, которое позволило бы принимать крупные корабли, включая авианосцы. Однако, как показывают последние события, этой мечте не было суждено сбыться.

В первую очередь база Тартус олицетворяла геополитическое влияние России и ее стратегический охват, будучи последним подобным объектом за пределами СНГ. Это была своего рода ностальгия по временам, когда советский флот на равных конкурировал с американским в Средиземном море.

К 2011 году, когда начался сирийский конфликт, база представляла собой довольно скромное сооружение: три плавучих причала (из которых работал только один), судно-ремонтник, взятое в аренду у Черноморского флота, склады и казармы с персоналом около 50 человек. Это было далеко от мечты о полноценной военно-морской базе, способной принимать авианосцы и большие корабли.

И все же значение Тартуса выходило далеко за рамки его скромных технических возможностей. После военного вмешательства России в сирийский конфликт в 2015 году база использовалась для материально-технического обеспечения операций не только в Сирии, но и в Африке.

Через нее осуществлялась поддержка российского присутствия в Ливии, Судане, Центральноафриканской Республике, Мали и Нигере. Корабли, курсировавшие по маршруту, известному как «Сирийский экспресс», обеспечивали постоянное снабжение этих удаленных операций: порт служил точкой дозаправки и ремонта для кораблей, действующих в Восточном Средиземноморье.

В 2017 году, на пике российского влияния в Сирии, Москва добилась договора об аренде базы на 49 лет. Были озвучены грандиозные планы модернизации: углубление порта, строительство новых причалов, создание инфраструктуры для приема крупных военных кораблей.

Вместе с тем военные эксперты неоднократно отмечали, что значение Тартуса было больше символическим, чем практическим из-за ограниченных возможностей порта и необходимости модернизации. Тем самым главная роль Тартуса состояла в том, что он оставался единственным российским военным объектом за пределами постсоветского пространства — живым напоминанием о временах, когда советский флот на равных конкурировал с американским в Средиземном море. Это был символ геополитических амбиций России, ее стремления вернуться в клуб глобальных военно-морских держав.

Теперь, с потерей базы, эти амбиции придется серьезно корректировать. Россия пытается компенсировать утрату усилением присутствия в Ливии, где через свой новый Африканский корпус взяла под контроль базы «Аль-Хадим» и «Аль-Джуфра». Но эти объекты не могут заменить морской порт на Средиземном море. Без Тартуса даже базовые операции, такие как дозаправка кораблей или их ремонт, потребуют либо возвращения в черноморские порты, либо использования гражданской инфраструктуры других стран.

От Хрущева до Путина: долгая история российско-сирийского альянса

История российско-сирийских отношений началась еще до обретения Сирией независимости. 22 июля 1944 года Советский Союз признал молодое государство, все еще боровшееся за освобождение от французского колониального правления. Но по-настоящему тесное сближение началось в 1956 году, когда Сирия, вдохновленная примером насеровского Египта и столкнувшись с отказом Запада продавать оружие для противостояния с Израилем, заключила крупную сделку по поставкам вооружений с Чехословакией.

Этот момент стал поворотным. Советский Союз быстро скользнул в роль главного покровителя растущей сирийской армии, которая как раз становилась доминирующей силой во внутренней политике. За следующие десятилетия СССР поставил Сирии внушительный арсенал: 5000 танков, более 1200 боевых самолетов и около 70 военных кораблей — вооружение на сумму примерно 26 млрд долларов.

Однако сотрудничество не ограничивалось только военной сферой. В 1968 году советские инженеры начали строительство крупной гидроэлектростанции на Евфрате. Плотина Табка, завершенная в 1973 году, создала крупнейшее в Сирии водохранилище — озеро Асад, значительно улучшив гидроэнергетические возможности страны и системы орошения.

Приход к власти Хафеза Асада в 1970 году открыл новую главу в отношениях двух стран. Хотя в молодости Асад относился к Советскому Союзу «с подозрением», он быстро осознал выгоды сотрудничества с Москвой. В 1971 году он предоставил советскому флоту доступ к портам Латакия и Тартус, а взамен получил еще больше оружия. К 1984 году количество советских и восточноевропейских советников в Сирии достигло пика — 13 000 человек, больше чем в любой другой арабской стране.

Особую значимость сирийско-советские отношения приобрели после того, как в 1979 году Египет подписал мирный договор с Израилем и перешел в западный лагерь. Сирия осталась последним просоветским режимом на Ближнем Востоке. Чтобы сохранить влияние в ключевом регионе, Кремлю было необходимо удерживать Асада в орбите своего влияния, хотя в Москве осознавали ограниченность собственных возможностей в решении главной цели Дамаска — возвращения Голанских высот.

Этот альянс пережил даже распад СССР, хотя и в сильно ослабленной форме. Башар Асад, унаследовавший власть от отца в 2000 году, поначалу казался более прозападным лидером. Он говорил по-английски и по-французски, учился в Великобритании, был женат на британке сирийского происхождения и слушал Фила Коллинза в своем MP3-плеере.

Показательным моментом в российско-сирийских отношениях стали похороны Хафеза Асада в июне 2000 года. Несмотря на то что Кремль в официальном заявлении назвал его «одной из самых ярких и выдающихся политических личностей нашего времени», ни президент России, ни министр иностранных дел не присутствовали на церемонии. Россию представляли лишь спикер Государственной Думы Геннадий Селезнев и бывший премьер-министр Евгений Примаков. В то же время проститься с сирийским лидером прибыли президент Франции Жак Ширак, госсекретарь США Мадлен Олбрайт, председатель Европейской комиссии Романо Проди, министры иностранных дел Великобритании, Канады, Испании, Швейцарии, Нидерландов и представитель Ватикана.

Холодок в отношениях проявился и в том, что за первые три с половиной года своего правления новый сирийский президент совершил около 45 визитов в 25 стран, отдавая предпочтение ведущим проамериканским арабским государствам, таким как Египет и Саудовская Аравия, а также европейским столицам и Ирану. Москва находилась в самом конце списка приоритетов молодого правителя — свой первый визит в Россию он совершил только в январе 2005 года.

Однако геополитические реалии и растущее давление со стороны США вновь толкнули Дамаск в объятия Москвы, а апофеозом этих отношений стало российское военное вмешательство в сирийский конфликт в 2015 году.

Не все так однозначно: темные стороны российско-сирийских отношений

За фасадом дружественных отношений между Москвой и Дамаском всегда скрывалась сложная игра взаимного недоверия и манипуляций. Как показали документы перебежчика из КГБ Василия Митрохина, советская разведка вела масштабную шпионскую деятельность внутри сирийского правительства. КГБ имел агентов в Министерстве иностранных дел Сирии, прослушивало квартиру Асада во время его визитов в Москву и перехватывало дипломатическую переписку сирийского посольства.

Недоверие было взаимным. Сирийские лидеры нередко довольно жестко обходились со своим сверхдержавным покровителем. Показателен случай, описанный советским дипломатом Аркадием Виноградовым: когда в Москве за пьяное вождение, повлекшее смерть трех девушек, арестовали влиятельного сирийского офицера, Дамаск организовал «несчастный случай» с советским капитаном, вынудив Москву согласиться на обмен заключенными.

Самый серьезный кризис в отношениях разразился в июне 1976 года, когда сирийская армия вторглась в Ливан для атаки на просоветские палестинские и ливанские группировки. Асад намеренно выбрал для вторжения момент визита советского премьера Алексея Косыгина в Дамаск, поставив Москву перед неприятным выбором: протестовать и выглядеть бессильной или промолчать и показаться соучастницей. Когда Брежнев все же направил письмо с требованием вывести войска, Асад отмахнулся от него как от «выражения точки зрения» и продолжил атаковать советских союзников.

Кремль заморозил поставки оружия, а Асад в ответ приостановил доступ советских кораблей к сирийским портам. Этот конфликт был улажен только к концу 1970-х годов, когда общая обеспокоенность политикой Египта, амбициями Израиля и продолжающимися беспорядками в Ливане вновь сблизила интересы Сирии и СССР.

Даже на пике сотрудничества в середине 1980-х годов, когда в Сирии находилось рекордное количество советских советников, Асад продолжал раздражать советское руководство: периодически арестовывал членов просоветской компартии, поддерживал закулисные контакты с США и атаковал советских союзников вроде ООП Ясира Арафата.

Примечательно, что несмотря на масштабные поставки оружия, Сирия часто не могла или не хотела за него платить. К моменту распада СССР сирийский долг достиг 13,4 млрд долларов, а споры о его погашении осложняли отношения между странами еще более десятилетия. Только в 2005 году России удалось договориться о списании почти трех четвертей этой суммы.

Эта история взаимного недоверия и манипуляций показывает, что отношения между Москвой и Дамаском никогда не были простым союзом единомышленников, а скорее браком по расчету, где каждая сторона преследовала свои интересы.

Почему Россия вступила в сирийскую войну

Когда в 2011 году разгорелся сирийский конфликт, российско-сирийские отношения были теплыми, но не слишком близкими. Материальные интересы России в Сирии оставались довольно скромными: порт Тартус требовал серьезной модернизации, торговый оборот не превышал 400 млн долларов, а большинство инвестиционных проектов были заморожены. Однако решение Москвы активно поддержать режим Асада диктовалось более глобальными соображениями.

Официально Москва обосновывала свое вмешательство борьбой с международным терроризмом. Растущее влияние ДАЕШ в 2013-2014 годах представлялось угрозой безопасности самой России — экстремисты с постсоветского пространства играли заметную роль в этой группировке. В Кремле выражали публичные опасения, что постасадовская Сирия может превратиться в постоянное убежище для радикалов, дестабилизирующее не только Ближний Восток, но и Центральную Азию и Кавказ.

Однако за официальной риторикой стояли и другие мотивы. Сирийский кризис совпал с растущим разочарованием Кремля в отношениях с Западом. Еще в 2008 году российская внешнеполитическая доктрина все еще говорила о стремлении «трансформировать российско-американские отношения в стратегическое партнерство». Но череда событий — от войны в Ираке до обвинений в расширении НАТО на восток, повторное переизбрание Владимира Путина — изменила эту позицию.

Особенно болезненным для Москвы стал опыт ливийской интервенции. В Кремле считали, что Запад злоупотребил мандатом ООН на защиту мирного населения для свержения режима Каддафи. Россия потеряла в Ливии контракты и долговые обязательства на сумму до 18 млрд долларов. Когда схожий сценарий начал разворачиваться в Сирии, Москва решила действовать на опережение.

К 2015 году, когда Россия начала военную операцию в Сирии, первоначальные принципы уступили место прагматическим соображениям. Появились проблемы престижа и уже вложенных средств. Сирия превратилась в центральный фронт политического противостояния России с Западом. При этом возвращение Владимира Путина на пост президента в 2012 году привело к всплеску конфронтационного государственного национализма, который также трансформировался в поддержку Асада.

Российские государственные СМИ не скрывали триумфальных настроений. «Россия впервые после развала СССР показала, что вновь способна вести успешную крупную военную операцию вдалеке от своих границ. И в этом смысле Россия больше не региональная держава, а вновь — глобальный геополитический игрок», — писал для «Комсомольской правды» Виктор Баранец.

Однако эта демонстрация силы дорого обошлась России. Поддержка истощенного войной и пронизанного коррупцией режима Асада требовала все больше ресурсов, в то время как западные санкции и отказ финансировать реконструкцию Сирии не позволяли получить экономическую отдачу от военных успехов. В конечном итоге Россия оказалась заложницей собственной стратегии: победив в военном противостоянии, она не смогла конвертировать эту победу в устойчивое политическое решение.

После Тартуса: конец российского присутствия на Ближнем Востоке?

Уход России из Тартуса символизирует нечто большее, чем просто потерю военной базы. Это завершение последней главы советского наследия на Ближнем Востоке. За последние полвека один за другим исчезли осколки некогда мощной системы советского влияния в регионе: Египет развернулся к Западу еще в 1970-х, Южный Йемен перестал существовать как отдельное государство в 1990-м, Ирак пал в результате американского вторжения в 2003-м, Ливия погрузилась в хаос после свержения Каддафи в 2011-м. Потеря Сирии стала последним аккордом в длительном процессе эрозии советского наследия в регионе.

Ведь Сирия оставалась последним напоминанием о временах, когда СССР был ключевым игроком в регионе. Теперь и этот последний осколок советской эпохи канул в прошлое. Особая ирония заключается в том, что режим Асада, за который Россия так отчаянно боролась с 2015 года, рухнул не в результате западного вмешательства, которого Москва так опасалась, а из-за сочетания нескольких факторов. Внутренние противоречия и истощение ресурсов усугубились тем, что Россия, связанная конфликтом в Украине, не смогла оказать достаточную поддержку. К тому же ослабление Ирана и «Хезболлы» в результате нового ближневосточного конфликта лишило режим Асада двух его ключевых региональных союзников.

Потеря Сирии серьезно осложняет российские амбиции в Африке, где Москва в последние годы пыталась расширить свое влияние. Без опорного пункта в Тартусе поддержание военного присутствия в таких странах, как Ливия, Судан, ЦАР и Мали, становится логистически сложнее и дороже.

Россия, похоже, пытается адаптироваться к новой реальности, перенаправляя свои силы в Ливию, где через новый Африканский корпус взяла под контроль бывшие базы ЧВК «Вагнер». Но это уже совсем другая модель присутствия - не прямая проекция силы, как в случае с Сирией, а опосредованное влияние через местных союзников и прокси-силы.

Впрочем, история учит нас, что на Ближнем Востоке нет ничего постоянного. Советский Союз потерял Египет, но сохранил Сирию. Россия может потерять Сирию, но найти новые точки опоры в регионе. Однако одно можно сказать наверняка: эпоха прямого военного присутствия России в Восточном Средиземноморье, начавшаяся более полувека назад, подошла к концу. И какую бы новую форму ни приняло российское влияние в регионе, оно уже никогда не будет таким, как прежде.